Возвращенные имена

 Нам удалось встретиться с историком эпохи репрессий, составителем многотомного «Ленинградского мартиролога», руководителем центра «Возвращенные имена» при Российской национальной библиотеке - Анатолием Яковлевичем Разумовым. Наша беседа — о подвигах новомученников XXстолетия.

 Анатолий Яковлевич принимал участие в исследовании Бутовского полигона и в поисках кладбища расстрелянных на Соловках. Когда только началась «оттепель», разрешили публиковать списки расстрелянных и репрессированных — Анатолий Разумов стал заниматься архивом и составлением картотеки времен массовых расстрелов новомученников. "Ленинградский мартиролог" - это проект книги памяти репрессированных за 1917-1953 гг. Удалось издать 12 томов этой серии, где обнародована 51 тысяча имен пострадавших.

 «Казалось бы, мы много сделали, многих помянули. Но остается много вопросов, много неизвестного широкой публике даже не смотря на то, что информация о новомученниках перестала быть секретной, - отмечает наш собеседник, - людей приговаривали без суда, по бумажкам - расстреливали, отправляли в лагеря. Других бросали в ямы и закапывали живьем. Убивали самыми разными способами. Почему запечатлелся в народной памяти именно 1937 год? Неслучайно. К лету 1937 года был разработан чудовищный план окончательной карательной операции по всему СССР, согласно которому все неблагонадежные должны были быть разбиты на расстреляных и репрессированных.

 В Ленинграде приговоренные к расстрелу находились в тюрьмах по всей ленинградской области. Как только выносятся решения - идут предписания на расстрел. При массовых расстрелах было совершено много ошибок, особенно в датах расстрела. Долгие годы мы думали, что расстреливали в подвалах НКВД. На самом деле была практика расстреливания в тюрьмах. В других городах поступали иначе - на стрельбищах, в городе. Расстрелы — это только название. По документам, которые удалось прочесть, по раскопкам, известно, что существовали разные способы умерщвления: людей топили, били, душили, прокалывали, даже рубили топорами. Все неугодные, представители различных сословий были истреблены. Мы пытались как можно более тщательно разбираться с убиенными, узнавали любую информации о них. Нам приносят фото, документы - и перед нами вместо исчадий ада, какими их изображали, предстояли настоящие герои. В первых рядах - верующие, священнослужители, монахи. До сих пор многие имена убитых нам не известны: ряд документов, связанных с погребением расстрелянных, засекречен.

 Когда мы увидели в одной из траншей на Бутовском полигоне останки убитых — это была помойная яма, а не могила. Штабелем в 6 слоев на 4 метровой глубине были сложены люди, причем упорядоченно. Не все археологи смогли там работать. Очевидно, что те, кто приводил приговор в исполнение продумали технологию: экскаватор карьерного типа рыл огромные траншеи, проводился ночной расстрел в несколько сотен человек, их бросали в траншеи, укладывали в несколько слоев, а наверх бросали все ненужное - одежду, личные предметы. Сверху все это бульдозер засыпал землей, образуя стену для следующей ячейки — рациональный ход. Когда мы изучали тела, мы практически не нашли в черепах отверстий от пуль. Из 57 черепов лишь 1 был с отверстием. Остальные, получается, были забиты. У меня сложилось впечатление, что многие были живы, когда их закапывали (нашел сплетенные ладони). У карателей не было задачи расстрелять. Была задача - уничтожить и отчитаться.

   Однажды, во время проведения раскопок на Бутовском полигоне, ко мне подошел мужчина и сказал: "У меня здесь отца расстреляли. Я пришел на это место. Вижу, что вы делаете. Это важно для памяти. Вдруг вы найдете моего отца. У него вот тут была коронка". Мы через три дня нашли такие останки. Мне тяжело рассказывать о таких судьбах. Представьте, насколько тяжело узнавать об этом родственникам. Люди, которые претерпели такие изуверские мучения, пытки, допросы - все герои, их надо поименно знать. Расскажу о некоторых.

 Иван Ильич Суворов, документы о нем принесла дочь. Был дьяконом. Во время преследований скрывался, но продолжал служить при любых обстоятельствах.Арестован 8 сентября 1929 г. Особым совещанием при Коллегии ОГПУ 3 января 1930 г. осужден по ст. ст. 58-10-11 УК РСФСР на 5 лет концлагеря. Отбывал срок в Темниковских лагерях на лесозаготовках. Бежал 13 июля 1931 г. Проживал нелегально у брата в г. Ленинград, служил дьяконом Федоровского собора в г. Детское Село. Вторично арестован 22 сентября 1932 г. Выездной сессией Коллегии ОГПУ 8 декабря 1932 г. осужден по ст. ст. 58-10-11 на 10 лет концлагеря. Отбывал срок в Свирлаге. Бежал 25 февраля 1933 г. и был объявлен в розыск. Служил дьяконом в разных городах. Вновь арестован 25 декабря 1937 г. Тройкой НКВД. Татарской АССР 6 января 1938 г. приговорен к высшей мере наказания. Расстрелян в г. Казань 14 января 1938 г. в 20 часов 10 минут. У него были дети, была семья. Запомним это имя.

   Священник Александр Лагиневский, уроженец г. Боровичи, русский, из семьи дьякона, окончил Духовную семинарию в Новгороде, с 1901 г. служил в церкви на Ржевском артиллерийском полигоне, с 1918 г. - священник Свято-Троицкой церкви, проживал в поселке Всеволожский Ленинградской области. Арестовывался в 1921 и 1930 гг. Вновь был арестован 8 декабря 1937 г. Особой тройкой УНКВД ЛО 30 декабря 1937 г. приговорен к высшей мере наказания. Расстрелян в г. Ленинград 2 января 1938 г.

   Среди прихожан этого священника были и члены командования полигона, и рабочие. Его многие почитали. Весной 1917-го года он уходит полковым священником, в 1918 -м возвращается. На него составляют компромат: служил при царе, арестовывался, с полицейскими знаком. В 1937 был году арестован.

 Его приговорили расстрелу, но не сообщали ему об этом. Три последних дня 1937-го года кладбище было закрыто, полностью блокировано. В одной из этих ночей прибежал к родным отца Алексея могильщик Иван и сказал: "Батюшку нашего привезли, расстрелянного, я его схоронил отдельно". И родные эту могилу тайно посещали, но ничем не отмечали, чтобы самим не пропасть. И со временем потеряли самое узкое место, и только недавно мы откопали останки батюшки.

   Когда меня спрашивают, отличаются ли дела верующих от других, я говорю - да. Мы обычно представляем, что допрос проходил в духе "Отрекаешься - будешь жить". Такого не было, следователю не надо было, чтобы жили или отрекались. Ему надо было придумать, в чем обвинить, подобрать доносы, обвинения - написать «сочинение». Следователям, чтобы расстрелять человека, надо было не добиться отречения, а спросить, занимался ли подозреваемый активной церковной жизнью. Если человек проповедует - это уже контрреволюционная агитация и сговор. Попадавшие в тюрьму люди после 1937 года понимали ужас положения. Верующие в ответах следователю не пытались скрыть, что ходили на крестные ходы, помогали друг другу, они рассказывали о своей вере, о церкви, они свидетельствовали. Это описано в их «делах».

   Когда страдали первые христиане, казалось, что та степень жестокости, которая была в Римской империи, - предел человеческой злобы. Но времена менялись, и, к сожалению, стало ясно, что это далеко не предел. ХХ век - век страшных мучений, страданий, век исповедничества и современного мученичества. Мы должны помнить об ушедших, о том, что совершилось».

 Елена Вербенина