21 марта 1917 года была арестована Царская семья

В Ставке бывший Царь быстро попрощался с офицерами, попросив собравшихся вести армию к победе. 8/ 21 марта 1917 года Император Николай II отдал свой последний приказ по армии^[1]:

«В последний раз обращаюсь к вам, горячо любимые мною войска. После отречения мною за себя и за сына моего от Престола Российского власть передана Временному правительству, по почину Государственной Думы возникшему. Да поможет ему Бог вести Россию по пути славы и благоденствия. Да поможет Бог и вам, доблестные войска, отстоять нашу Родину от злого врага. В продолжение двух с половиной лет вы несли ежечасно тяжелую боевую службу, много пролито крови, много сделано усилий, и уже близок час, когда Россия, связанная со своими доблестными союзниками одним общим стремлением к победе, сломит последнее усилие противника. Эта небывалая война должна быть доведена до полной победы.

Кто думает теперь о мире, кто желает его, тот — изменник Отечества, его предатель. Знаю, что каждый честный воин так мыслит. Исполняйте же ваш долг, защищайте доблестно нашу великую Родину, повинуйтесь Временному правительству, слушайтесь ваших начальников, помните, что всякое ослабление порядка службы только на руку врагу.

Твердо верю, что не угасла в ваших сердцах беспредельная любовь к нашей великой Родине. Да благословит вас Господь Бог и да ведет вас к победе святой великомученик и победоносец Георгий. НИКОЛАЙ.

8 марта 1917 года.

Ставка.

Подписал: начальник штаба, генерал Алексеев»^[2].

Он провел три печальных дня со своей матерью — Вдовствующей Императрицей Марией Федоровной, приехавшей из Киева крайне истощенной. 8/ 21 марта мать и сын позавтракали вместе и простились. Это было последнее свидание Императора и Марии Федоровны^[3] перед встречей с комиссарами Временного правительства, которые официально его арестовали.

Утром следующего дня автомобиль, приехавший от станции Царского Села, остановился у закрытых ворот Александровского дворца. Часовой позвонил офицеру, который вышел и закричал с расстояния нескольких ярдов: «Кто там?». «Николай Романов», - крикнул часовой. - «Пропусти его!»

 ***

<...> 8/ 21 марта, одетая, как обычно, в форму сестры милосердия, Императрица Александра Федоровна приняла генерала Л.Г. Корнилова, который только что был назначен новым комендантом Петрограда. Он спокойно объяснил, что должен ее арестовать для ее же собственной безопасности и что бывший Император присоединится к ней на следующий день. Поскольку дети уже поправились, Временное правительство сможет выслать Царскую семью в Мурманск (единственный незамерзающий в течение всего года порт на арктическом побережье России). Оттуда британский крейсер сможет забрать их в Англию. Императрица выслушала это с облегчением. «Поступайте как считаете должным, - сказала она. - Я в Вашем распоряжении». Затем некоторые члены свиты Императорского Двора, которые решили остаться^[4], были формально помещены под домашний арест. Все входы во дворец были опечатаны, кроме главного подъезда и двери в кухню. А новая партия революционных солдат из 1-го стрелкового полка была приписана к дворцовой страже. Императрице также надо было сообщить новости своей семье. Дочерям она сказала сама: Татьяна Николаевна, у которой (как у Анастасии Николаевны) был тяжелый абсцесс уха, была временно глухой, а детали ей надо было писать. Пьер Жильяр^[5] вспоминал:

«Утром 8/ 21 марта, 10 1/4 часов Ее Величество призвала меня и сказала, что генерал Корнилов пришел сообщить Ей от имени Временного правительства, что Император и Она арестованы, и те, кто не желает разделять с ними заключение, должны оставить дворец до 4 часов дня.

- Император приезжает завтра, необходимо предупредить Алексея, ему нужно сказать все... Не сделаете ли Вы это? Я пойду сообщить дочерям, - сказала Императрица. Видно было, как она страдала от одной мысли вызвать у больных Великих Княжон волнение, объявляя им об отречении их Отца от престола, - волнение, которое могло ухудшить состояние их здоровья.

Я вошел к Алексею Николаевичу и сказал ему, что завтра Император возвращается из Могилева и более туда не поедет.

-  Почему?

- Потому что ваш Отец не хочет быть более Верховным Главнокомандующим.

Наследник очень любил ездить в Ставку, и это известие сильно огорчило его. Через некоторое время я прибавил:

- Вы знаете, Алексей Николаевич. Ваш Отец не хочет быть более Императором.

Он посмотрел на меня удивленно, желая прочесть на моем лице, что же произошло.

- Как? Почему?

- Потому что он очень устал, и последнее время у него было много различных затруднений.

- Ах, да! Мама мне говорила, что Его поезд был задержан, когда Он хотел ехать Сюда. Но потом папа опять будет Императором?

Тогда я ему объяснил, что Император отказался от престола в пользу Великого Князя Михаила, который также, в свою очередь, отказался.

- Но тогда кто же будет Императором?

- Я не знаю, пока никто...

Ни одного слова относительно Себя, ни одного намека на Свои права Наследника престола. Он раскранелся и был очень взволнован. После нескольких минут молчания Он сказал мне:

- Но, однако, если не будет более Императора, то кто же будет управлять Россией?

Я пояснил ему, что образовалось Временное правительство, которое будет заниматься делами государства до созыва Учредительного собрания, и тогда, может быть, Его дядя Михаил вступит на престол» (Жильяр П. Трагическая судьба Николая II и Царской Семьи/ Петергоф, сентябрь 1905 г. - Екатеринбург, май 1918 г. М., 1992. С.123-124).

В ту ночь снег вокруг дворца блестел в ярком лунном свете. На следующий день, после волнительной встречи с Александрой Федоровной, бывший Император, теперь просто «Николай Романов», немедленно отправился навестить выздоравливающих детей. Поправлялись все, кроме Великой Княжны Марии, которая заболела пневмонией. Некоторое время спустя, когда солдаты не позволили ему свободно прогуляться в парке, Николай Александрович осознал все унижение домашнего ареста. «Вернитесь назад, когда Вам приказывают, господин полковник», - говорили они. Однажды вечером приехали солдаты на броневиках и безапелляционно потребовали — в силу резолюции Петроградского совета, - чтобы бывшего Царя поместили в тюремную камеру Петропавловской крепости. Их остановили. Но на этом все не закончилось. Как-то на рассвете другие солдаты выкопали тело Распутина из маленькой часовни в парке и сожгли его.

Пьер Жильяр оставил воспоминание об одной из самых странных и драматичных историй. 21 марта/ 3 апреля Керенский (в синей нуглухо застегнутой рубашке без воротника) прибыл во дворец на автомобиле, принадлежавшем Императору. На следующий день Жильяр записал в своем дневнике:

«Среда, 4 апреля. Алексей Николаевич передал мне разговор, происходивший вчера между Керенским и Императором с Императрицей.

Все Семейство собралось в комнатах Великих Княжон. Входит Керенский и, представляясь, говорит: «Я генерал-прокурор Керенский». Затем он пожимает всем руки и, повернувшись к Императрице, говорит: «Английская королева^[6] просит известий о бывшей Императрице!»

Ее Величество сильно покраснела, видя в первый раз такое к себе обращение. Она отвечает, что чувствует себя неплохо, но страдает, как обыкновенно, от сердца» (Жильяр П. Трагическая судьба Николая II и Царской Семьи/ Петергоф, сентябрь 1905 г. - Екатеринбург, май 1918 г. М., 1992. С.128).

Позже Император рассказывал Гиббсу^[7], : «...что Керенский очень нервничал, когда бывал с Государем. Его нервозность однажды дошла до того, что он схватил со стены нож слоновой кости для разрезывания книг и так его стал вертеть, что Государь побоялся, что он его сломает, и взял его из рук Керенского. Государь мне рассказывал, что Керенский думал про Государя, что Он хочет заключить мирный сепаратный договор с Германией, и об этом с Государем говорил. Государь это отрицал, и Керенский сердился и нервничал. Производил ли Керенский у Государя обыск, я не знаю. Но Государь говорил мне, что Керенский думал, что у Государя есть такие бумаги, из которых было бы видно, что Он хочет заключить мир с Германией. Я знаю Государя, и я понимал и видел, что когда Он рассказывал, у Него в душе было чувство презрения к Керенскому за то, что Керенский смел так думать» (Российский архив. VIII. Н.А. Соколов. Предварительное следствие 1919-1922 гг. М., 1998. С. 104).

<...> В течение последующих пяти месяцев Гиббс получал новости о Царской семье только из вторых рук^[8]. Он узнал, что новые солдаты охраны обращаются с членами семьи значительно хуже прежних, и даже матрос Деревенько, более десяти лет бывший дядькой Цесаревича, унизил, а затем покинул его. Гиббсу сообщили, что Император, ставший непривычно молчаливым, днем убирает снег, пилит дрова или играет с детьми, а вечером читает им вслух. Англичанин узнавал не только о визитах Керенского и наведении правительством справок о якобы изменнической и прогерманской деятельности Александры Федоровны, но и о многом другом: создании огорода на лужайке, изъятии солдатами игрушечного ружья наследника, которое полковник Кобылинский, комендант гарнизона, а позднее и дворца, любезно вернул.

Полковник Кобылинский, благородный и великодушный человек, охранял Царскую Семью, не вторгаясь в ее жизнь, и без того полную ограничений. Телефонные линии были обрезаны, входящие и исходящие письма прочитывались[9].

Все, кроме Александры Феодоровны, поднимались рано. Затем Император и князь Долгорукий гуляли в парке полтора часа (после заката это запрещалось). Ланч был в час. Император, иногда вместе с другими, мог работать в саду до трех, в то время как у детей шли уроки. Чай подавали в четыре часа, обед — в семь. И так день за днем. Однажды, когда Великим Княжнам и наследнику стало лучше и депрессия после болезни отступила, Император с помощью месье Жильяра (по-французски он называл его «cher collegue» - дорогой коллега) перепланировал программу их обучения. Николай Александрович преподавал историю, географию, Императрица Александра Федоровна — Закон Божий, месье Жильяр — французский язык, баронесса Буксгевден — английский и фортепиано, госпожа Шнайдер — арифметику, а графиня Гендрикова — изобразительное искусство.

---

^[1] Наставник. Учитель цесаревича Алексея Романова. Дневники и воспоминания. М., 2013. С. 70-81.

^[2] «Трудно встретить более благородное, более сердечное и великое по своей простоте прощальное слово Царя, который говорит только о счастье оставленного им народа и благополучии Родины. В этом прощальном слове сказалась вся душа Государя и весь его чистый образ», - писал генерал Дубенский. <...> «Демократическое» Временное правительство побоялось довести последний приказ Царя до армии. Специальной телеграммой Гучкова на имя Алексеева категорически запрещалось передавать приказ в войска. Алексеев, столь недавно рыдавший при прощании с Государем, немедленно исполнил этот приказ, хотя он не был даже в подчинении военного министра. «До Государя, - пишет Дубенский, - на другой день дошло известие о запрещении распубликовывать его прощальное слово войскам, и Его Величество был глубоко опечален и оскорблен этим непозволительным распоряжением» (Галушкин Н.В. Собственный Его Императорского Величества конвой. М., 2004. С.69-70).

^[3] «Вдовствующая Императрица Мария Федоровна прибыла в Киев на свидание со своим сыном 4 марта 1917 г. В своем дневнике Она записала: «В 12 часов прибыли в Ставку в страшную стужу и ураган. Дорогой Ники встретил меня на станции. Горестное свидание! Он открыл мне свое кровоточащее сердце, оба плакали. Бедный Ники рассказал обо всех трагических событиях, случившихся за два дня».

Четверо суток Императрица находилась рядом с сыном. Последняя их встреча состоялась 8 марта, затем Вдовствующая Императрица вернулась в Киев, а Николай II должен был следовать в Царское Село. В своих мемуарах Великий Князь Александр Михайлович вспоминал: «Мы завтракали вместе. Ники старается подбодрить свою мать. Он надеется «скоро» увидеться с нею. <...> Без четверти четыре. Его поезд стоит на путях против нашего. Мы встаем из-за стола. Он осыпает поцелуями лицо матери. Потом поворачивается ко мне, и мы обнимаемся. Он выходит, пересекает платформу и входит в свой салон-вагон. <...> Поезд Ники свистит и медленно трогается. Он стоит в широком зеркальном окне своего вагона. Он улыбается и машет рукой. Его лицо бесконечно грустно. Он одет в простую блузу защитного цвета с орденом Святого Георгия на груди. Вдовствующая Императрица, когда поезд Царя скрывается из вида, уже не сдерживает больше рыданий». <...> Вечером того дня императрица записала в дневнике: «Ужасное прощание! Да поможет ему Бог! Смертельно устала от всего... Все очень грустно!» (Боханов А.Н. Судьба Императрицы. М., 2004. С. 306).

^[4] Из воспоминаний графа П.К. Бенкендорфа: «Вот наш состав: мадам Нарышкина, моя жена, баронесса Буксгевден (Иза), графиня Гендрикова (Настенька), мадмуазель Шнайдер, доктор Боткин и Деревенко, месье Жильяр, граф Апраксин, покинувший нас через неделю, и я. На следующий день вместе с Императором прибыл мой пасынок, князь В.А. Долгоруков (Валя). Мы ожидали также Кирилла Анатольевича Нарышкина — начальника канцелярии главной квартиры Его Величества, графа Александра Граббе — командира конвоя Собственного Его Императорского Величества и полковника Мордвинова — флигель-адъютанта Его Императорского Величества. Они не появились. Жили еще во дворце г-жа Вырубова, которая была больна, и г-жа Ден, в апартаментах, но отдельно от нас». <...>

^[5] Пьер Жильяр (1879-1962) — учитель французского языка детей Императора Николая II, последовавший за сосланной Царской семьей в Тобольск и Екатеринбург. После убийства Царской семьи помогал в расследовании трагедии.

^[6] Имеется в виду королева Великобритании Виктория Мария Текская (1867-1953), супруга короля Георга V.

^[7] Чарльз Сидней Гиббс (1876-1963) — учитель английского языка детей Императора Николая II, последовавший за сосланной Царской семьей в Тобольск и Екатеринбург. После убийства Царской семьи помогал в расследовании трагедии. Принял православие и монашеский постриг. Вернувшись в Великобританию, в Оксфорде создал музей в память о Николае II и его семье.

^[8] В тот день, когда Император вернулся из Могилева в Царское Село, у Гиббса был выходной, и он находился в Петрограде. Дворец сразу закрыли и взяли под охрану, и затем перевели на тюремное положение.

^[9] Полковник Кобылинский, который не имел склонности проводить эти изыскания и не проводил их, позже говорил: «Не было найдено ничего, что могло бы скомпрометировать как Императора, так и Императрицу. Наконец они обнаружили телеграмму, которую он ей посылал. После тяжелой работы по ее расшифровке они увидели простое предложение: «Чувствую себя хорошо, целую». - Прим. авт.