Михаил Нестеров: Беседы с Великой княгиней оставляли во мне впечатление большой душевной чистоты

В год столетия со дня мученической гибели преподобномученицы Великой княгини Елисаветы Феодоровны предлагаем вниманию читателей записи из дневников художника Михаила Васильевича Нестерова, посвященные созданию Покровского собора Марфо-Мариинской обители милосердия.

В представленном ниже отрывке Михаил Васильевич рассказывает об интересном инциденте, произошедшем в 1910 году во время росписи Покровского собора Обители милосердия.

Недолго прогостил я у своих — дела призывали меня в Москву, на Ордынку. Стены сохли плохо. Оказалось, что Щусев в свое время позабыл распорядиться покрыть их кровлей от осенних дождей. Вода свободно проникала в кирпичную кладку, и теперь приходилось принимать особые меры для их просушки.

По моей просьбе Великая княгиня распорядилась вывесить на дверях церкви объявление, запрещающее туда вход во время работ. Такая мера была необходима, она была продиктована практикой Владимирского собора. Немало времени и нервов стоили нам, работавшим в соборе, несвоевременные посетители. Там, в Киеве, для обозрения собора в годы его росписи выдавались особые билеты из канцелярии генерал-губернатора. Билеты были действительны в праздничные дни и часы, когда работы там приостанавливались, в часы отдыха.

Несмотря на это, было немало случаев нарушения этих правил, и посетители буквально врывались в неурочные часы и доставляли нам много неприятностей. С Васнецовым был такой случай: как-то, придя в собор после завтрака, он застал там расхаживающего неизвестного ему генерала с вензелями на погонах. Васнецов подошел к генералу и вежливо заметил ему, что время осмотра собора прошло, что работы начались и он просит его Превосходительство осмотр отложить до другого раза. Генерал не привык к такого рода обращению, заявил, что пока не окончит осмотр, не уйдет, что у него есть билет от графа Игнатьева (генерал-губернатора), что он сам генерал-адъютант Рооп — одесский генерал-губернатор. И пошел, и пошел…
Подхлестывая сам себя, он уже кричал, что телеграфирует в Петербург Императрице. Израсходовав весь заряд гнева, он все же покинул собор.

Нетрудно себе представить настроение Васнецова, как мог он работать после столь бурного объяснения. Однако сердитый генерал в Петербург не жаловался, рассказав лишь о случившемся с ним графу Игнатьеву, а тот, спустя много времени, передал в шуточной форме о незадачливом генерале Васнецову.

Во избежание таких случаев у нас и появилось на дверях объявление. И все же не один раз без меня забирались туда любопытствующие, рассказывавшие потом о работах в обительском храме были и небылицы.
Сама Великая княгиня о своих посещениях предупреждала меня, спрашивала, не помешает ли мне, и очень редко заходила без предупреждения в те часы, когда меня в церкви не было. В те разы, когда Великая княгиня заходила в церковь, я сходил с лесов, встречал ее, давал объяснения о предстоящих работах, планах…

Речь Великой Княгини была живая, горячая, нередко с юмором. У нее были любимые словечки, одно из них — «мало-помалу» — я слышал часто. Говорила Великая княгиня с английским акцентом и почти свободно. Из некоторых разговоров было видно, что она не жаловала немцев, особенно времен Вильгельма II. С симпатией упоминала об Англии, где она воспитывалась у своей бабушки — Королевы Виктории.

Беседы с Великой княгиней оставляли во мне впечатление большой душевной чистоты, терпимости. Нередко она была в каком-то радостном, светлом настроении. Когда она шутила, глаза ее искрились, обычно бледное лицо ее покрывалось легким румянцем.

Костюм ее в те дни был по будням — серый, сестринский, с покрывалом, под ним апостольник, и такой же, но белый, по праздникам. Он сделан был по ее же рисункам, присланным мне для просмотра и потом подаренным мне на память.

Так проходили рабочие дни мои в обительском храме.