Поводом для интервью, состоявшегося столетие назад, стал новый формат общественных школ в Америке, о котором журналистка хотела рассказать настоятельнице Марфо-Мариинской обители милосердия. В беседе были затронуты и последние события трагического 1917 года. Затем интервью в виде отдельной главы (XV) вошло в книгу «Внутри русской революции» (Dorr R.C. «Inside The Russian Revolution». N.-Y., 1918).
В полдень того дня, когда Николай II, свергнутый император России, с женой и детьми покинул Царское Село (1/13 августа – прим. ред.) и начал долгий путь к месту изгнания в Сибири, я находилась в мирной гостиной Обители в Москве и говорила с почти последним оставшимся на свободе членом царской фамилии. Это была Елисавета Феодоровна, сестра императрицы и супруга Великого князя Сергея, дяди императора, убитого революционером 4 февраля 1905 года<...> Марфо-Мариинская обитель в Москве является живым символом ее жертвенности и служения страждущим. Здесь восемь лет она живет и работает среди ее сестер, некоторые из них – женщины, занимавшие высокое положение в обществе, другие пришли из простых семей, поскольку порядок совершенно демократичный. Каждый, кто приходит в Марфо-Мариинскую обитель, делает это с пониманием того, что жизнь должна быть отдана молитвенному служению евангельской Марии и практическому труду на благо ближних евангельской Марфы<…>
Августовским днем, когда я позвонила в колокольчик массивных коричневых ворот Марфо-Мариинской обители, я не знала, что увижу и буду говорить с Великой княгиней. Мистер Уильям Казалет (Mr.William L.Cazalet) мой друг, находившийся в Москве и сопровождавший меня, сказал, что маловероятно получить интервью с Великой княгиней неофициально, без предварительной договоренности. Тяжелое время и особенная ситуация, связанная с семьей Романовых, поставили Великую княгиню в сложное положение, и мистер Казалет откровенно сказал, что вероятнее всего она живет в строгом уединении. Но он обещал, что я увижу Обитель, в которой одна из его молодых кузин была сестрой милосердия.
Обитель, которая находится в центре Москвы, представляет собой архитектурный ансамбль из белого камня и отштукатуренных зданий, построенных вокруг старинного сада, и окруженный высокой белой стеной, которую обвивают виноградная лоза и красочный орнамент из вьющихся растений. Коричневые ворота распахнулись, и мы ступили в сад, благоухающий роскошными цветами. Я помню розовый и белый душистый горох напротив стены, белые лилии и ковер яркой вербены, который тянулся вдоль дороги, ведущей к двери Обители. Было много яблоневых деревьев и кустов сирени.
В небольшой комнате, напоминающей офис и гостиную, мы были приняты администратором Обители, мадам Гордеевой, бывшей в течение многих лет близкой подругой Елисаветы Феодоровны. Также как и Великая княгиня, она пережила в своей жизни много потерь и несчастий, и, несмотря на высокое положение в обществе и богатство, когда Великая княгиня ушла из мира, она последовала за ней и стала крестовой сестрой. Работоспособность и ловкость отражены во всех чертах мадам Гордеевой. У нее – прекрасное лицо, четкий голос и быстрые, изящные движения. Ее хорошее произношение вызывает восхищение, особенно я была рада этому, поскольку с трудом понимаю довольно неясный французский, на котором говорят русские. Французский мадам Гордеевой был настолько совершенен, что мне казалось, что я разговариваю с парижанкой. Я понимала каждое слово. Женщина до кончиков пальцев, мадам Гордеева носит сестринское облачение с той же грациозностью, что, как если бы она носила последнее творение модельеров. Она улыбалась и непринужденно разговаривала с господином Казалетом, который был другом Обители, и была сердечно расположена ко мне. После диалога мой друг сообщил ей, что я рассказала ему чрезвычайно интересные подробности относительно общественных школ в Америке, и он хотел, чтобы я повторила их ей.
Я рассказала ей об экспериментальных общественных школах в Америке, которые были разработаны в г. Гэри (штат Индиана), и работе, которая выполняется в Нью-Йорке и направлена на то, чтобы дети из богатых и бедных семей получали качественное одинаковое образование. Во время моего рассказа, мадам Гордеева периодически восклицала: «Но это превосходно! Великая княгиня должна заслушать это!». Я сказала, что очень хотела бы встретиться с Великой княгиней, и она ответила, что это можно устроить. Не сегодня, однако, поскольку время Великой княгини полностью заполнено. Как долго я намерена оставаться в Москве? Неделю? Тогда это можно устроить. А пока я могу осмотреть Обитель. Что бы я хотела увидеть? Всё? Мадам Гордеева засмеялась и коснулась небольшого звонка, появилась сестра, и мадам Гордеева поручила меня ей с наказом, чтобы я осмотрела Обитель, и что я должна видеть все.
Я увидела небольшую, но оборудованную в совершенстве больницу, с операционной, укомплектованной всем необходимым. Перед войной больница была предназначена для бедных женщин и детей. Теперь большинство палат заполнено ранеными солдатами. Одну из комнат заполняли слепые солдаты, сестры обучали их чтению по системе Брайля. Я видела дом, где жили монахини, бежавшие из захваченных районов Польши. В приюте находились дети убитых солдат. Я задержалась в саду, где работали сестры среди рядов картофеля, некоторые подрезали деревья, некоторые подметали дорожки, посыпанные гравием, другие обучали девочек-сирот вышивать на больших рамках, вязать и шить. Они составляли очаровательную картину, и я покинула их, чтобы увидеть собор, который является одним из самых красивых во всей Европе. Никогда не видела собора, подобного этому, я была очарована красотой сочетания цветов синего, белого и золотого. Открылась дверь, и мне сказали, что Великая княгиня хочет видеть меня.
Мы возвратились к Обители, и я была принята в небольшой приемной, которая являлась частью покоев настоятельницы. Это приемная давала то же самое общее впечатление сочетания синего, белого и золотого, к тому же в окне был виден собор, который так поразил меня. Здесь было много книг в лазурно-синих переплетах, синий цвет, кажется, любимый цвет Великой княгини; несколько икон, в основном, Божией Матери; маленькие столики, один с книгой Стефана Грэхема «Дом Марфы и Марии» (Stephen Graham «The House of Mary and Martha»). Стояли мягкие кресла из английской ивы с синими подушками и рабочий стол с документами. Всюду, на окне, на столах – синие и белые чаши и вазы с цветами. Каждая комната в Обители заполнена цветами. Дверь открылась, и Великая княгиня вошла с лучезарной улыбкой. «Я рада, что сегодня нашлось время встретиться с Вами, миссис Дорр», – сказала она необычайно мелодичным голосом на чистом английском языке. «Ваш английский безупречен!» – воскликнула я удивленно, и она ответила, усаживая меня в удобное кресло: «Почему нет? Моя мать была англичанкой». Я забыла в этот момент, что Великая княгиня и ее младшая сестра, императрица России, были дочерьми принцессы Алисы Великобританской и внучками королевы Виктории. Великая княгиня добавила, что, когда она была ребенком, дома они всегда говорили на английском с их матерью, и на немецком – с отцом… Затем она сказала: «Расскажите, что Вы думаете о моей Обители».
Я сказала ей, что почувствовала, будто шагнула в пылающее и романтичное XIII столетие. «Это – то, какой я хотела бы видеть свою Обитель, – ответила она, – одной из тех деятельных обителей средневекового типа. Такие женские монастыри были полезны для общества, и я не думаю, что им нужно исчезнуть. Россия нуждается в них. Наша Обитель не закрытый для мира монастырь. Мы здесь читаем газеты, следим за событиями, консультируемся с людьми, живем активной жизнью. Мы – Мария, но мы и Марфа также».
Великая княгиня интересовалась событиями во внешнем мире. Она просила меня рассказать о Петрограде, и лицо ее опечалилось, когда она услышала о кровавых июльских событиях, свидетельницей которых я была. «Времена очень тяжелые сейчас, – сказал она, – но они улучшатся скоро, я уверена. Русские люди – хорошие и добрые, но они – как большие импульсивные дети, не ведают, что творят. Я верю, они смогут выбраться из этого ужасного хаоса и создать сильную, новую Россию. Вы видели Керенского, что Вы думаете о нем?». Я ответила, что надеюсь – Керенский справится с ситуацией в России. «Я тоже надеюсь, – сказала она, – я молюсь за него каждый день». В это время зазвенели колокола, Великая княгиня сделала паузу, чтобы перекреститься. «Я хочу услышать о ваших замечательных общественных школах, – сказала она. – Но сначала расскажите, что делается в Америке для подготовки к войне» (в первые годы Первой мировой войны США соблюдали нейтралитет, 6 апреля 1917 г. они вступили в войну, активные действия стали вестись с октября 1917 г. – прим. ред.). Я рассказывала, а Елисавета Феодоровна слушала, кивая и улыбаясь. Я рассказала об увеличении парка самолетов, о методах сохранения поставок продовольствия и ограничении изготовления алкоголя. «Это замечательно», – сказала она со вздохом. «Как я сожалею, что никогда не была в Америке. Конечно, и никогда не буду теперь».
Затем она упомянула свергнутого царя. В ту минуту я знала, что царь был на пути в Сибирь, очень вероятно, что и она знала это. Она сказала: «Я довольна, что вы собираетесь защищать ваших солдат от опасности, которую несут спиртные напитки. Никто не может знать, как много хорошего уничтожила водка в наших солдатах и во всех наших людях. Я думаю, что история должна рассудить нас, и она оправдает деяния императора, не так ли?».
Елисавета Феодоровна говорила со мной около часа – о школах г. Гэри, которые она хотела видеть и в России; об американских женщинах и их участии в войне, о благотворительности для детей, особенно для больных и ослабленных. «Вы – молодая, спешащая нация, которая на все находит время, изучает все эти ужасные проблемы бедности и болезни, и готова бороться с ними. Я надеюсь, Вы продолжите борьбу с бедностью и болезнями и найдете возможности внести красоту в жизни рабочих. Что можно ждать от рабочих, которые делают тяжелую работу, ничего не имея в жизни, кроме работы и мучений, без радости в их душах?»<…>
«Я рада, что вам понравилась моя Обитель, – сказала она, когда мы расставались. – Пожалуйста, приезжайте снова. Вы знаете, что это не принадлежит мне больше, все является собственностью Временного правительства, но я надеюсь, что они позволят мне сохранить Обитель». И я надеюсь – они позволят! Марфо-Мариинская обитель с прекрасными женщинами, служащими Богу и людям, – это то, что новая Россия не может позволить себе потерять.